Над темным северным лесом, задёрнутое кисейной полумглой, шло солнце. Где-то под курчавым табуном белых облаков сияла глубокая прохладная равнинная синь, а над старым разлапистым древом, над раскалёнными валунами, над безлюдьем тихого родника, над сопкой с желтым, выжженным сухменем травы висел мертвый зной.
Солнце клонилось к земле, медленно катилось по небу на запад, и разношерстное стайное зверье разбрелось кто куда. Запрокинув голову, вытянув вперед лапы, развалился на боку старый булат, а нынче просто иждивенец, Сигват. Старость выбила из его боков весь чернявый волос, сделала всю шерсть короткой и острой, торчащей во все стороны, а по спине дала так крепко, что аж выгнула хребет. Теперь это была просто костлявая, пахнущая луком, мочой и сухой травой коллекция дурных привычек. Его бока часто и резко поднимались, открыв пасть, волк дышал так, как будто погибал от страшной жары. А в семи ярдах от него, в тени дерева, примостилась Сайга. Тоже немолодая, но еще крепкая волчица, она выгрызала какую-то дрянь из своего бока, кряхтя и непечатно ругаясь.
Иса, усевшись подальше от тени дерева, смаковал кабанью рульку. Она была обглодана, как вылизанная ветрами в пустыне кость, но крепкие клыки все стучали и стучали по костяшке. Тянул зубами за край, оттягивал розоватые жилы, пока они не лопались, потом вбирал в пасть и трескуче жевал.
С востока вдоль худого пролеска ветер притащил на хвосте запахи, и Сайга тревожно подняла голову, навострила уши. Иса раскрыл пасть и глотнул воздуха полной грудью. Сигват поперхнулся слюной и смачно чихнул. Маленькая, как на ладони видная, с той стороны шла к волкам Найда. Молодая и статная волчица, плотный сбитень тела которой охватила рыжая шкура, похожая на шакалью - явление редкое, но приятное глазу. Когда она подошла ближе, Исовы глаза в минуту обежали всю ее с головы до высоких красивых ног. Осмотрел, как барышник оглядывает матку-кобылицу перед покупкой, и подумал: "хороша". Шалый встретился с ее глазами, направленными в упор на его грудь, сел ровно, но так и не встал.
Следом за трехлетней стайной волчицей, неуклюже, почти бочком, вихляя, как выброшенный на берег краб, плелась собачонка. Маленький серый волчонок, вымазанный в грязи и светившийся в красноватых лучах солнца пылью, осевшей на шерсти. Брюхо у нее было упитанное. Черви, - мрачно подумал Сигват и перекатился на другой бок, отвернув морду. Или что похуже.
Мелкая незваная гостья осталась позади, а Найда поспешила к древу и чуть было не проскочила мимо Шалого. Старая волчица наклонилась в бок, выглянула из тени и своим единственным глазом внимательно, с прищуром смотрела в сторону щуплого подлетка.
Шалый встретился взглядом с Найдой. Во взгляде этом уже не было отцовской доброты и мужниного восторга. Глаза его сверкнули острым, как шило, упреком.
- Что, - осведомился он, - это такое?
Найда, знающая все ответы на вопросы заранее, вдруг обмякла. Опустила плечи, отвела назад уши и потупила взгляд. Крепким, рассчитанным ударом упало здоровое подозрение, бросившее тень разом на все ее суждения. Ведь как можно? Волчонок это, а все равно чужой. Кого матка выпестует, того кобель загрызет.
- Дождись меня тут, - устало обронил Шалый, выпуская слова вместе со спертым воздухом из груди. Поднялся на ноги и, по-бычьи угнув голову, пошел к подростку.
Серое ухо дернулось, как будто его ужалила муха, и Иса обошел Найду стороной. Одиночки. И попалась же ей на дороге эта очаровательная милая дура Найда, которая жизни еще не увидела, но уверена, что все уже знает лучше старых матерых кобелей и сук, и даже успела слегка в этой жизни разочароваться.
Прошлой зимой восточные от ГВ земли накрыла волна сильных холодов. Каждое утро на сопке, в зарослях, острыми мертвыми пиками ковыряющими небо, находили замерзших приблудных волков. Они не шли в стаи, потому что не хотели жить среди себе подобных, таких же пинком вышвырнутых и валяющихся в ногах стайных. Вокруг был дикий мир, населенный зверьми жестокими и тупыми, у которых тупость каким-то особенно мерзким образом усиливает жестокость. Мир, не знающий ни солидарности, ни жалости: драки, воровство, смерть - самое обычное здесь дело. Мир беспощадный, в котором благодетель редка, а опасность присутствует себя. И надо бы это понимать, чтобы в один прекрасный день одиночки, доходяги и порченные не проникли в ковчег Горячего Ветра и не вспороли ему брюхо изнутри, смывая к чертям свинячьим и Найду, и всех остальных.
- А ты, значит, та самая гостья, - весело забасил он, подходя к девчушке ближе. Нос Шалого энергично задвигался, когда он обнюхал ее голову, плечи, спину. Тяжело дыхнув возле самого брюха малышки, он выпрямился и отступил назад, оставив ей ярд меж собой и ее маленьким черным носом. - Будь здорова. Мне рассказали про тебя, и я спешил скорее зазнакомиться. Как тебя зовут?
Длинные ноги и костлявая неуклюжая спина выдавали в ней совсем юную особу, но Иса уступил ребенку. Нахмурив лоб, он спросил у нее:
- Ты выглядишь совсем большой. Сколько тебе уже, 10-я луна прошла?
Волчонок опасливо осматривался по сторонам, но даже не пытался бежать. Может, от страха в зобу сперло. А ведь среди одиночек всякие байки ходят. Да еще и история эта пятилетней давности. Все давно поросло бурьяном, но некоторые суеверные мамаши из пришлых скорее загрызут своего ребенка, чем отдадут какой-то из трех стай. И Исе отчего-то думалось, что ГВ не в первых рядах среди лояльных.