Если бы только Шпайс мог нормально уснуть рядом с этими... чужими. Прошел целый год с тех пор, как он потерял память, но привыкнуть к этим странным существам, столь непохожим на него, он не смог. Они спали вокруг, а он смотрел на них стеклянным взглядом, полным непонимания.
"Кто же они, всё-таки, такие? О чём их законы? Что значат их слова о родстве, любви, товариществе?" Шпайс не знал своей жизни до года, но смутные воспоминания, казалось бы, абсолютно не вяжущиеся с настоящим временем, преследовали его. Какие-то образы, неясные тени прошлого. Шпайсу от них становилось только хуже.
К некоторым из волков Чернолесья он ещё до знакомства чувствовал неприязнь, к некоторым - какое-то ровное положительное чувство. Никакой логики в этом не было, ведь до года Шпайса не существовало. Там был кто-то другой, какой-то, вероятно, мифический персонаж, а значит глупый и несуществующий. Просто идиотская сказка.
По спине Шпайса пробежал холодок. Как-то резко стало тихо. Как будто весь воздух закишел молчаливыми демонами, и все разом это почувствовали. Внезапное шумное движение заставило сероглазого волка вскочить как при опасности. Трясущаяся туша на всех порах понеслась из палатки. Шпайс глухо зарычал, учуяв волнение выбежавшего. Кроме того, какое-то неясное ощущение тревоги ударило в голову. он словно вспомнил что-то... нехорошее. Да, тогда, год назад его мать стала одержима одним из этих демонов, её жестоко убили прямо на глазах Шпайса, и он сошел с ума. Потерял память. И до сих пор, до самого настоящего времени он не помнит, что же тогда случилось.
Запах принадлежал Бэпсею.
"Бэпсей..."
Ровесник, судя по россказням, был знаком со Шпайсом ещё до "потери памяти", как охарактеризовали рождение нового Шпайса волки стаи. Вот только до потери памяти Шпайс был мягким и чистосердечным волком. А после своего нового рождения стал жестокосердным, холодным и слишком рассудительным для здешних мест.
Словно сами демоны погнали Шпайса по следу Бэпсея. Что-то подсказало ему, что волка больше нет. Остался только дух. Таких убивают, либо выгоняют на окраину.
Влетев в чужое логово, Шпайс увидел Бэпсея, прижимающего и душащего волчицу. Взгляд его, невыразительно-серый, такой пыльный взгляд, коснулся обоих.
"Я не могу понять, что именно чувствую. В моей голове словно вспышка, но непонятно чего: ярости? Злобы? Тревоги? Удивления? Страха...? Нет, страха точно нет. Его больше никогда не будет со мной".
Долго не раздумывая, черный волк резко, с разгона врезался в Бэпсея, отталкивая собрата всем весом своего тела. Оттаскивать волка за загривок не было смысла: он только сильнее вцепился бы в волчицу. Тут имел место быть элемент неожиданности и оглушение, произведенное резким ударом. Взгляд Бэпсея был совсем "никакой", словно самого Бэпса в этих глазах не было ни грамма. Шпайс навис над волком, словно палач-каратель, и, чуть приподняв ничего не понимающее, охваченное духом создание, с силой долбанул его головой и плечом о стену пещеры. Говорить с Бэпсеем он не стал: его целью было перебить власть духа над разумом волка посредством резкой боли. Встряхнув собрата, Шпайс отошел на шаг и посмотрел на волчицу.
- Всё в порядке, - констатировал он, отмечая, что она всё ещё жива. Хотя мог бы поинтересоваться состоянием лично у неё самой.
Повернувшись к Бэпсею, Шпайс холодными, туманными глазами посмотрел на него.
- Ты стал одержимым, Бэпсей. И чуть не убил свою мать, - произнёс он спокойным тоном. - Если ты меня слышишь, мы сейчас же уходим отсюда.
"Мы уходим в ад, Бэпсей. В черное место, где ты не будешь чувствовать себя как дома. Зато зло внутри тебя будет сдержано другим злом... много зла, Бэпсей".